© Автор: Любовь Сирота (Шизель)
 

Вступление Можно ли этому научить? "Я не сижу над стихами..." Музыка слов Рифма Разговор об образности Плебс псов, или немного о фонетике

О ЧЁМ ПИШЕМ? До сих пор речь шла в основном о форме стихотворных произведений. А ведь форма, при всей её важности, – это оболочка. А что помещено в эту оболочку – едва ли не более существенно. Впрочем, не стану разделять неделимое и решать, что важнее. Существует понятие, ставшее уже общим местом: единство формы и содержания. Одно без другого ущербно. И всё же в этой главе мне хочется поговорить о тематике и жанрах. Не буду углубляться в проблемы самых-самых любимых большинством стихотворцев жанров — любовной и пейзажной лирики. Тут, кажется, всё ясно. Темы вечные, неизбежные и неизбывные. Скажу только одно: именно из-за того, что эти жанры повсеместно и во все времена любимы — тут очень легко впасть в банальность. Впрочем, всяк переживает любовь по-своему и по-своему любуется природой — в том и талант пишущего, чтобы сказать об этом тоже по-своему, не повторяя штампов и не перепевая предшественников. Несколько слов о поэзии философской. Это жанр благодатный. Если мысль свежа и остра — она может «вытянуть» стихотворение даже не вполне совершенное по форме. И всё же, всё же — на мой взгляд, чем яснее сформулирована мысль и чем отточеннее форма, в которой эта мысль подана, тем больше шансов у стихотворения проникнуть в умы и души. Однако — тут большое НО. Мысль может быть выражена и метафорически. И иногда блестяще. В этом преуспела, в частности, рок-поэзия: лучшие её образцы — это мысль плюс могучая метафорика. Или даже так: мысль, помноженная на метафорику. Искусство это сложнейшее: иносказательность может подвести — размыть и не донести мысль. Читаешь (или слушаешь) — и думаешь: здорово сказано! А что сказано – непонятно… Но если удалось, состоялось – тогда это бывает разяще, как выстрел. Лично я не берусь. Не умею. А может, не хочу: не моё. Хотя чужими стихами могу восхититься до восторга. И ещё о жанрах, которые «не мои» или «не очень мои». И которые вообще, по моему убеждению, далеко не всем даются, в том числе и умелым лирикам. Гражданственная поэзия Начну опять-таки со своего архива. На сей раз это не письмо, а аннотация к книге стихов моего товарища — собрата по перу Виктора Домбровского. Точнее — часть этой аннотации. Сколько бы ни велось споров о том, что есть истинная поэзия, сколько бы ни противопоставляли чистую лирику гражданской, ясно одно: российская поэзия немыслима без «гражданственной музы». Душа и совесть — понятия не просто близкие, это едва ли не синонимы. Да, нынче не то, что встарь. Были времена героические, были востребованы певцы-трибуны... Но, может быть, в наш «деидеологизированный» век — век, когда освобожденность от идеологии плавно перетекает в опустошённость — не менее, а может быть, еще более необходимо слово, будоражащее сонный дух... Эта книга — результат многолетнего творческого труда. Не просто труда — осмысления и постижения истин, по большей части невеселых. Поэт верен себе: его строки не выстроены, а выстраданы. Конец цитаты. Теперь немного о другом. В своё время я была завсегдатаем редакции районной газеты – не официальным, штатным её сотрудником, а добровольным бесплатным помощником. Через мои руки проходила поэтическая почта. Из этого потока я выбирала то, что, на мой взгляд, можно было опубликовать на «Странице выходного дня» под рубрикой «Стихи наших читателей». Подобной работой, только в редакции краевой молодёжной газеты, занимался мой старший друг и коллега, замечательный поэт Юрий Гречко. У него есть стихотворение об этом: «…Сижу над поэтическою почтою, спины не разгибаю дотемна…» И были в этом стихотворении такие строки: У каждого второго – очень личное, И каждый третий – яростный трибун. Статистика, конечно, приблизительная, но, наверно, близкая к истине. По моим наблюдениям, почти половину поэтической почты составляли стихи на социальные темы. Примерно так: пятьдесят процентов писем — любовная и пейзажная лирика, процентов сорок — гражданская. И оставшиеся десять процентов — всё остальное. Остальное — это в основном стихи для детей и юмор (именно юмор, не сатира: сатиру я отношу к гражданственной поэзии). К чему я это? Да к тому, что даже при таком обилии гражданственных стихов на «Страницу выходного дня» попадали главным образом стихотворения о любви и природе. Найти достойные произведения гражданского звучания было исключительно трудно. Большинство стихов было крайне слабо. Это были либо пафосные, плакатно-митинговые памфлеты, либо эти тексты напоминали кое-как зарифмованные газетные статьи, а то и автобусное брюзжание на тему «всё плохо». В далёкой юности я писала (стихотворение называлось «О пафосе»): …Гулкая напыщенность словес, Барабанный бой на всю окрестность… Искренности страшен лишний вес Точно так же, как и легковесность. Чтобы мог глагол ожечь сердца, Чтоб могло кого-то слово ранить — Бесконечно мало для певца Пошумней трубить и барабанить. В очередной раз прошу прощения за самоцитату. Это было очень давно, но и по сей день остаюсь при своём мнении. Гражданская лирика — исключительно трудный жанр. Мало — осмыслить проблему. Важнее — донести её  так, чтобы это было пронзительно-искренне и достоверно. Чтобы было понятно, что это у автора в душе, а не только в мыслях. Что строки, как сказано, не выстроены, а выстраданы. Иначе будет фальшиво. А фальшь — это «та же клевета на тобой воспетое святое» (заключительные строчки того же стихотворения). Кроме того, гражданственные темы — темы войны, Родины — по моему убеждению, не терпят убогой формы. Святое заслуживает того, чтобы писать об этом хорошо. Лично я почти никогда не берусь. Не решаюсь. Духовная поэзия Собственно говоря, вся настоящая поэзия духовна. Но термин «духовная поэзия» подразумевает обычно стихи о Боге. Не знаю, почему это происходит, но хороших стихов этого жанра я читала исключительно мало. Возможно, потому, что к ним, как и к стихам гражданственным, поневоле предъявляешь повышенные требования: о святом писать плохо — почти кощунство. А ведь пишут — и чаще всего плохо. Нырну ещё раз в свои воспоминания. Много лет назад мне довелось составлять и редактировать сборник стихов практически никому не известного поэта. Автор стихов — немолодая женщина из глубинки — в силу невероятной своей скромности не решалась до того заявить о себе. Ах, что это были за стихи! Какое удовольствие я получила, читая эту рукопись (именно рукопись: стихи были написаны от руки). Представляла она собой стопку толстых общих тетрадей в количестве девяти штук. Это была настоящая поэзия — глубоко народная и в то же время абсолютно авторская. Естественность речи, искренность, безупречный музыкальный слух и озорной юмор — всё свидетельствовало об истинном природном таланте. Книга получилась, на мой взгляд, замечательная! Почему я сейчас вспомнила об этом? Потому что несколько лет спустя по просьбе того же автора мне пришлось читать десятую толстую тетрадь. Эти стихи были написаны значительно позже. За эти годы жизнь и мировоззрение автора круто изменились: она, по её словам, пришла к Богу, стала истово религиозной. Никоим образом не пытаюсь дать этому оценку. Вопросы сакральные — вещь неприкосновенная, каждый сам решает их для себя. Я только о стихах. Стихи из десятой тетради были сплошь духовные. Стихи, восхваляющие Господа и порицающие грех. Эти стихи не шли ни в какое сравнение с теми, прежними, которые стали книгой. Ходульные, назидательные, то унылые, вялые, то, напротив, пафосные — бичующие или славословящие… Создавалось впечатление, что поэтесса просто разучилась писать. Другой мой знакомый автор, тоже глубоко верующий, пишет стихи в основном духовные, но иногда и «светские» — о человеческих отношениях, о любви к родным, о природе. Эти стихи — несравненно более живые и тёплые, чем стихи о Боге. Это явление для меня удивительно. Почему о самом сокровенном, буквально поглотившем душу, пишется хуже? Не стану пытаться найти этому объяснение. И тем более воздержусь от каких-либо рекомендаций авторам. Остановлюсь на констатации этого загадочного факта. Детские стихи Имеются в виду, разумеется, не стихи, написанные детьми, а те, которые пишут взрослые дяди и тёти для детей. То, что я об этом думаю, тоже изложено в давнем письме. …А вот стихи, которые Вы привели в пример как «замечательные», меня не убедили. Я согласна с Вами, что для детей надо писать просто, без языковых выкрутасов и изощрённой образности: для детского понимания нужно нечто совсем другое. Уловить это другое — это и есть талант детского поэта. Детская поэзия — это совершенно отдельное, сверхтрудное искусство, и далеко не всем хорошим «взрослым» поэтам под силу писать детские стихи. Это особый вид дарования. «Просто» и «примитивно» — разные вещи. К сожалению, очень часто авторы этот постулат («для детей надо писать просто») понимают так: не как для взрослых, а попроще. То есть похуже. Тут, мол, можно и не напрягаться, дети в поэзии еще ничего не смыслят, сглотнут и так. Только этим я могу объяснить написание тех, с позволения сказать, стихотворений неизвестного мне автора, которые Вы прислали в качестве образца. Вы действительно считаете, что такие неуклюжие строчки и никуда не годные рифмы — это замечательно? К примеру, «жирафом-папой» и (вообще ужасная) «шепну-люблю»... Нет, тут мы с Вами расходимся. Для детей надо писать иначе, но не хуже, чем для взрослых. Звучность рифм для детей еще важнее, чем во взрослых стихах — дети воспринимают стихи, как музыку. И музыка эта должна быть звонкой, звучной, мелодичной! А кроме того, ребенок, с детства тянущийся к стихам, но еще не умеющий отличить хорошее от плохого, действительно сглотнет и такое, а потом подрастет и решит, что именно так и надо писать стихи. И начнет вовсю рифмовать «шепну» с «люблю»... Думается мне, что обилием графоманов мы обязаны еще и той стихотворной продукции, на которой они (будущие графоманы) выросли. Просто им в детстве не дали впитать душой и разумом НАСТОЯЩЕЕ, вырастили их на суррогатах, вот они суррогаты и фабрикуют — по образу и подобию... Что касается Ваших собственных детских стихов — об их достоинствах и недостатках я Вам написала в разборе. Хочу дать Вам ещё один совет: не надо никаких поясняющих комментариев к стихам, будь они хоть детскими, хоть взрослыми! Пояснения стихам не нужны, разве что в самом крайнем случае приходится делать какую-то сноску к незнакомому, но важному для стихотворения слову или понятию. В большинстве же случаев необязательные пояснения просто убивают стишок. Стихотворение должно говорить само за себя. А если автор пытается разъяснить, разжевать читателю, что и зачем он хотел сказать, то у меня лично (как читателя) возникает ощущение: либо автор расписывается в своей стихотворной беспомощности — вот, мол, стихами не смог, так я объясню вам в прозе, — либо автор меня не уважает, считает меня дураком, неспособным понять стихотворение. А тем более если эти пояснения даются в форме советов: делайте, мамы и бабушки, так, как говорю вам я. Я знаю, как надо читать стихи вашим детям, а вы этого не знаете. Поверьте, что эти рекомендации не на пользу стихам, как не на пользу поэзии назидательность вообще. Она уместна разве что в баснях и притчах (наименее любимые мной жанры). Пожалуй, одна только Агния Барто умела гениально писать детские нравоучительные стихи так, чтобы от этой нравоучительности не тошнило. Ну, еще Чуковский — наверно, в единственном случае: «Надо, надо умываться по утрам и вечерам...» Даже баснописец Михалков детей впрямую не поучает. Воспитывать детей, учить их отличать хорошее от плохого стихи, конечно, должны. Но это должно делать вообще содержание стишка, его доброта, теплый юмор, непосредственность, музыкальность — всё вместе. Но не лобовые фразы типа «делай всегда так, а этак — не вздумай». Но это, опять-таки — мое собственное убеждение. Вероятно, другие думают иначе. Одно для меня очевидно: детям надо с младенчества прививать не только нравственные понятия, но и художественный вкус, то есть воспитывать их на лучших образцах детской литературы. Собственно, в письме всё сказано, добавлять ничего не буду. Всё дозволено? А есть ли нечто, о чём писать стихи НЕЛЬЗЯ — табу, запретные темы? Это, разумеется, определяет для себя сам автор. Какие могут быть ограничения для поэта, которому, по словам Пушкина, подобно «ветру, и орлу, и сердцу девы – нет закона»? То есть ограничения, прописанные в законодательстве, конечно, есть: преследуется пропаганда насилия, криминальной деятельности, сексуальных извращений и проч. Но это относится не только и не столько к стихотворчеству — хотя и к нему тоже. Точнее, не к самому творчеству, а к публикациям. В правилах поэтического портала Стихи.ру (очевидно, и других литературных сайтов тоже) есть раздел «Правовые нормы». Произведение, нарушающее правила, будет удалено, а автору может быть перекрыт доступ на сайт. В каких-то случаях меры могут быть и покруче. Но я сейчас не об этом. Не о преступной пропаганде и не об уголовных деяниях. Я об этике. О нравственной стороне. Как быть со стихами, которые вроде бы никаких правовых норм не нарушают, но по содержанию… как бы это поточнее сказать? Мягко говоря, сомнительного толка. Вообще-то тут тоже есть прописанные ограничения, хотя и не преследуемые законом. Например, на конкурсных площадках того же портала Стихи.ру в правилах каждого нового конкурса указывается: «На конкурс принимаются любые стихотворения, за исключением содержащих эротику, ненормативную лексику и разжигающих межнациональную рознь». То есть преследовать не будут — просто не примут на конкурс. Вот об этом и хочу поговорить. Нет, разжигания межнациональной розни касаться не буду – тут, мне кажется, всё ясно. А вот об эротике и ненормативной лексике я бы поразмышляла. Эротические стихи А, собственно, почему бы и нет? Что противоестественного в эротике? Что это за ханжеская стыдливость? Да и мало ли примеров эротических произведений, ставших классикой? Вот это, по-моему, тот самый случай, когда автор сам определяет для себя границы допустимого и приемлемого. Разумеется, я говорю именно об эротике, а не о порнографии. Скажу о себе. Я не люблю откровенную «обнажёнку». Когда мне попадаются сверхоткровенные стихи, я вспоминаю строки Новеллы Матвеевой: Не пиши, не пиши, не печатай Хриплых книг, восславляющих плоть. От козлиной струны волосатой Упаси твою лиру Господь… Конечно, Новелла Матвеева — не абсолютный критерий. И мой вкус — тоже всего лишь мой вкус. И я вполне признаю за другими право писать «про это». В тех пределах, которые они для себя установили. Лишь бы это не было грубо и пошло. Лишь бы это было чувственно, но не разнузданно. Даже в предельной откровенности хочется некоей целомудренности. А сама — нет, не пишу. Впрочем, вру. Есть у меня откровенно эротическое стихотворение. Я написала его… на спор! Оппонент, что называется, взял меня на слабó: «А вот спорим — не напишешь! Говоришь — не хочешь? А вот и нет! Не можешь!» Ну, и я, конечно, завелась. И доказала. Написала. Вполне, на мой взгляд, достойно. Но ни в книгах, ни на личных интернет-страницах я это стихотворение не показываю. Не потому, что стыжусь. Нет, ни за содержание (как сказано, откровенно-целомудренное), ни за качество стишка мне не стыдно. Просто — не моё. «Ненормативчик» А вот эта тема — давно наболевшая! Поэтому цитат из архива будет несколько. Несмотря на позицию сайта, на той же «Стихире» сплошь и рядом появляются стишки с ненормативной лексикой — с купюрами и без оных. Более того: есть авторы — апологеты «русского мата», видящие в нём пласт народной речевой культуры. Наверно, такая точка зрения тоже имеет право на существование. Я — опять-таки –только о своём восприятии и своих вкусах. Матерные стихи откровенно не люблю. Хотя, если честно, бывают исключения. Случаются, как ни удивительно, тексты, в которых «солёные» словечки почему-то кажутся уместными и не шокируют. Но это именно исключения, достаточно редкие. И вот теперь я снова обращусь к своему архиву. Письмо, фрагмент которого я привожу, адресовано некоему молодому человеку не в связи с литературным творчеством — разговор о сквернословии вообще. …А теперь —на вечные темы: что такое хорошо и что такое плохо. Ворочаясь сегодня утром в постели, я пыталась сама для себя сформулировать: почему же все-таки мне это так неприятно, что же такого ужасного есть в сквернословии, что так меня отвращает? Я ведь, ты сам знаешь, не ханжа, не заплесневелая старуха, которая шарахается от всякой «молодежной вольности» — у меня всё нормально с юмором, и крепкий анекдотец, если он остроумен, а не просто пошл, я могу оценить и от души ему порадоваться. И когда у человека вырывается словцо при сильных эмоциях, я это понимаю. Это как междометие, только еще сильнее, своеобразный эмоциональный выплеск. Но когда матом РАЗГОВАРИВАЮТ, я испытываю брезгливость и омерзение. Не думай, что это возрастное — эта проблема стара как мир. Так вот что я надумала. Во-первых, я, как «человек искусства», воспринимаю речь в какой-то степени предметно. Образно. Не в том смысле, что услыхав матерное слово, я сразу же представляю себе ТО, что оно обозначает. Нет, конечно! Но для меня речь сама по себе имеет «степени красивости». Ну, для наглядности — скажем, как пейзаж. Официальная, газетная, протокольная речь — это пейзаж городской: асфальт, улицы, здания. Нормальная разговорная речь — естественные природные пейзажи: трава, земля, деревья и т.п. Литературная, художественная речь — это продуманный ландшафтный дизайн. Речь корявая, бедная, безграмотная — это неухоженные задворки или болото. Мат — это помойка. Соответственно, человек, ПРЕДПОЧИТАЮЩИЙ помойку, мне не просто неприятен, у меня еще и возникают сильные подозрения, что у него не всё в порядке с системой вкусов и ценностей. А может, и с мозгами. Ты интеллектуал. Ты сын, внук и правнук культурнейших людей, интеллигентов уже не знаю в каком поколении. Мне очень не хотелось бы, чтобы на твоем этапе, на твоем поколении эта планка культурности снизилась. Общество-то многослойно не только в финансово-материальном отношении (одни богаче, другие беднее), но и в этом тоже. Интеллигенция — это «аристократы духа», и правильная, чистая, добротная речь — это одно из проявлений и выражений чувства собственного достоинства. Человеку достойному нет нужды самопроявляться и самоутверждаться таким низменным способом, как матерщина. Для меня РАЗГОВАРИВАЮЩИЙ матом — визитная карточка примитивной личности. Неспроста при развивающемся слабоумии речь скудеет, и последнее, что остается, это мат. Материться могут даже дебилы. Говорить хорошо — удел избранных. Позволь мне надеяться, что ты — второе, а не первое. И ещё одна длинная цитата — на этот раз из моей давней статейки под названием «Эпатаж». …Да, я понимаю: эпатаж — это бунтарство, протест. Это гипертрофированная, гротескная, доведенная до абсурда (читай — цинизма) степень отрицания неких норм, почему-то претящих эпатирующему автору. Что ж, почему бы и нет, в конце концов? — нормы-то и впрямь могут быть чем-то косным и загнившим, пошлым и безвкусным — словом, «достойным оплёвывания». «Мысль вашу, мечтающую на размягченном мозгу, как пьяный лакей на засаленной кушетке, буду дразнить об окровавленный сердца лоскут...» и т.д. Кстати, цитата-то, можно сказать, из классика — и лет ей около ста. К чему это я? Нет, не к тому вовсе, что поэт, начинающий как эпатажник, может в дальнейшем стать апологетом строя — отнюдь: я не перестала глубоко чтить Маяковского и считать его одним из ярчайших поэтов своего (и не только своего) времени. Я о другом. А именно: о том, что вот был футуризм — самое, пожалуй, эпатажное явление в литературе Серебряного века; что их манифест, даже само его название — «Пощечина общественному вкусу» — это, собственно, и есть формула эпатажа. Но какой смешной и наивной, почти милой, кажется сейчас, по прошествии стольких лет, та задиристость — по сравнению с нынешней агрессивностью! Как часто бывает в истории, что-то повторяется, но в более грубых и жестких (что не означает — в более ярких) формах. Эпатаж эпатажу рознь. Те эпатировали иными средствами. Слова там всякие непонятные выдумывали и прочее — прямо-таки целомудрие: ни брани ради брани, ни грубого физиологизма и натурализма. Я не пытаюсь сейчас обсуждать роль, место, вклад футуристов в русскую литературу (хотя — много ли мы знали бы о тех же Бурлюке и Крученых, не будь они современниками и — на тот момент — единомышленниками Маяковского?) Но ведь вот что занятно: общественное-то мнение от их «пощечин» не больно пострадало. Ну, шокировали, ну, будоражили, ну, «сбрасывали с Парохода Современности» — а те-то, сброшенные, однако, не потонули. И вовсе не факт, что общественное мнение — это плохо уже потому, что оно общественное, то есть общепринятое. Но это я помаленьку перехожу к своему личному отношению к эпатажу, а именно — к тому эпатажу, который предлагается ныне, и в частности — некоторыми рукописями, представленными на литературный семинар. Итак, протест. Против чего? Мне очень понятно объяснили: против той поэзии, которая по сути есть услаждение слуха. Признаю: я, очевидно, примитивна, консервативна и т.п. Но в самом по себе услаждении слуха как таковом я не вижу греха. Какое зло в гармонии? Почему плохо любить музыку, которая мелодична, и любить слово, которое музыкально? Зачем тогда стиху ритм и рифма? Да, я понимаю: одно только услаждение — этого мало. У стихов есть иные, скажем, функции — поэт сам для себя (и — через себя — для читателя) расставляет приоритеты. И читатель, со своей стороны, расставляет. И лично я — как читатель, как человек, любящий поэзию и русский язык вообще; как личность, наконец, — предпочитаю, чтобы мой слух услаждали, а не оскорбляли. Спору нет, от избытка сладости может тошнить. Но помойка как альтернатива сладости меня не устраивает. Назовите это чистоплюйством — однако я предпочитаю иной термин: чистоплотность. Или даже, если угодно, брезгливость. Сквернословие мне отвратительно. Неважно, относятся ли скверные слова к «нормативу» с точки зрения филолога: от того, что какие-то из них вошли в словари, в обиход, в многочисленную печатную продукцию, они не перестали перестали быть скверными, если оскорбляют. И я считаю, что сквернословие в литературе губительно, разрушительно для дорогого моему сердцу русского языка. Что литература, опускающаяся до сквернословия, вольно или невольно поощряет сквернословие бытовое и общеязыковое. По крайней мере, дает ему индульгенцию. Поэтому протестовать против этого я намерена и буду. Я понимаю и то, что не литература — первоисточник языковых сдвигов в обществе, что не она повинна в обеднении, снижении, обескультуривании русской речи — она заимствует и отражает. Но — и участвует таким образом. Да, конечно: что есть, с тем и имеем дело. Но как человек пишущий, я вижу свою задачу не в слепом следовании этим сдвигам, а в попытке уберечь и сохранить то, что еще возможно уберечь и сохранить. И напоследок добавлю ещё одну маленькую реплику. Чтобы оскорбить, совсем не обязательно пользоваться ненормативной лексикой. Это, разумеется, аксиома. Но я говорю сейчас не просто о человеческом общении, а о стихах. Злые стихи, конечно, тоже имеют право быть. Но есть нюансы. Письмо, которое я напоследок процитирую, — это мой ответ на стихотворение поэтессы, бичующей женщин-графоманок, авторов бездарных стишков-однодневок. Здравствуйте, С.! Пользуюсь тем, что Вы мне не так давно написали хорошие слова — следовательно, у меня есть надежда, что Вы прочитаете моё замечание и воспримете его адекватно. Что меня побудило к этому письму? В первую очередь — тон Вашего стихотворения, кстати, совсем не плохого по качеству. Тон — обличительный. Это выглядит не «изреканием истины», а сведением каких-то личных счётов. С., это мелко. Я понимаю, что существует ироническая поэзия, пародии, сатира, памфлеты. Но ирония — это одно, а злобность и плевки — другое. Памфлет — одно, пасквиль — другое. Почему я говорю о пасквиле? Потому что принадлежность именно пасквиля — площадной лексикон: «дуры», «истерички», «девки» и т.п. Это первое. Второе: Вы же сами «подставляетесь». Всякий прочитавший этот Ваш обвинительный монолог имеет право спросить: а судьи кто? Иными словами, Вы полагаете, что Ваши стихи — НЕ однодневки, что это шедевры, которые «освещая путь, дарят отраду»? Иначе — ЧТО даёт Вам право судить других настолько свысока? И третье. Тысячи женщин выплёскивают на бумагу (или на экран) свои чувства, страдания, мысли и т.п. Одни делают это мастерски, другие менее умело, третьи совсем неумело. Вы что же, отказываете им в этом праве? По-вашему, их всех их надо заклеймить и обозвать «дурами и истеричками»? Ну-ну… А стихотворение написано, повторяю, вполне качественно. Тем обиднее сознавать, на ЧТО потрачен творческий запал. Остановлюсь, пожалуй. Пора прекратить дозволенные речи… * Вот, кажется, и всё, чем мне хотелось поделиться с читателями и, главное, с собратьями по перу. Получилось ли полезно, «утилитарно» – не мне судить. Хочется надеяться, что кому-нибудь мои мысли и выкладки пригодятся. И, если повезёт, найдутся среди прочитавших — пусть не ученики и последователи, но — единомышленники.